Эволюционная биология любви

http://www.evolbiol.ru/love.htmА.В. Марков, Палеонтологический институт РАН

Откуда же появилась у нас способность к устойчивой, длительной романтической любви с образованием постоянных семейных пар?

В поисках ответа на этот вопрос мы сейчас отправимся на 4,5 млн лет в прошлое, потому что данные палеоантропологии говорят о том, что «настоящая любовь», вероятно, начала зарождаться примерно в эту эпоху, то есть на ранних этапах эволюции гоминид.

В 2009 году опубликовано описание ардипитека. Ардипитеки – это переходное звено между самыми древними гоминидами (близкими к общему предку человека и шимпанзе) и более поздними гоминидами австралопитеками (от которых уже произошли первые Homo). Ардипитек жил 4.4 млн лет назад в Эфиопии. Он был: двуногим, всеядным, жил в лесу. Очень важно, что у ардипитеков не было полового диморфизма и были маленькие клыки, в том числе и у самцов.

У современных человекообразных самцы имеют большие клыки. Это признак высокого уровня агрессии между самцами, признак борьбы за самок и за доминирование. И вот оказалось, что уменьшение клыков у самцов произошло в эволюции гоминид очень рано.

Один из ключевых моментов в том, что самцы ардипитека не имели крупных клыков, которые могли бы использоваться в качестве оружия и средства устрашения самцов-конкурентов.

Новые данные по ардипитеку хорошо согласуются с моделью ранней эволюции гоминид, которую разработал еще лет 30 назад американский антрополог Оуэн Лавджой.

Крупные клыки у самцов приматов — индикатор внутривидовой агрессии. Их уменьшение у ранних гоминид, скорее всего, свидетельствует о том, что отношения между самцами стали более терпимыми. Они стали меньше враждовать друг с другом из-за доминирования в группе, самок, территории.

Для человекообразных обезьян в целом характерна т.н. К-стратегия: их репродуктивный успех зависит не столько от плодовитости, сколько от выживаемости детенышей. У человекообразных долгое детство, и на то, чтобы вырастить каждого детеныша, самки тратят огромное количество сил и времени. Пока самка выкармливает детеныша, она не способна к зачатию. Поэтому самцы постоянно сталкиваются с проблемой нехватки рецептивных самок. Шимпанзе и гориллы пытаются решить эту проблему силовым путем. Самцы шимпанзе объединяются в боевые отряды и совершают рейды по территориям соседних группировок, пытаясь расширить свои владения и получить доступ к новым самкам. Гориллы-самцы изгоняют потенциальных конкурентов из семьи и стремятся стать единовластными хозяевами гарема. Для тех и других крупные клыки — не роскошь, а средство оставить больше потомства. Почему же ранние гоминиды отказались от них?

Еще один важный компонент репродуктивной стратегии многих приматов — так называемые «спермовые войны». Они характерны для видов, практикующих свободные половые отношения в группах, включающих много самцов и самок. Надежным индикатором «спермовых войн» являются большие размеры семенников. У горилл с их надежно охраняемыми гаремами и одиночек-орангутанов семенники относительно небольшие (как и у людей), у сексуально раскрепощенных шимпанзе — громадные.

Если самцы ранних гоминид не грызлись друг с другом из-за самок и не ввязывались в спермовые войны, значит, они нашли какой-то иной способ обеспечивать себе репродуктивный успех. Такой способ известен, но он довольно экзотический — его практикует лишь около 5% млекопитающих. Это моногамия — формирование устойчивых брачных пар. Самцы моногамных видов, как правило, принимают участие в заботе о потомстве. Есть моногамные виды и среди обезьян, например, тити.

Лавджой полагает, что моногамия могла развиться на основе поведения, встречающегося у некоторых приматов. Речь идет о «взаимовыгодном сотрудничестве» полов на основе принципа «секс в обмен на пищу». Такое поведение могло развиться у ранних гоминид в связи с особенностями их диеты. Ардипитеки были всеядными, пищу они добывали как на деревьях, так и на земле, и их диета была разнообразнее, чем у современных горилл и шимпанзе. Всеядность у обезьян вовсе не означает неразборчивость в еде, как раз наоборот. Гориллы, питающиеся листьями, могут позволить себе лениво блуждать по лесу, перемещаясь всего на несколько сотен метров в день. Всеядные ардипитеки должны были действовать энергичнее и преодолевать большие расстояния, чтобы раздобыть что-нибудь вкусненькое. При этом возрастала опасность угодить в зубы хищнику. Особенно тяжело было самкам с детенышами. В таких условиях стратегия «секс в обмен на пищу» становилась очень выигрышной.

Если самцы древних гоминид взяли за правило носить пищу самкам, то со временем должны были развиться адаптации, облегчающие такое поведение. Пищу нужно было переносить на значительные расстояния. Это непросто, если ходишь на четвереньках. Лавджой считает, что двуногость развилась в связи с обычаем снабжать самок продовольствием.

Если самцы начали систематически носить самкам еду, это должно было изменить направленность отбора. Самка теперь была заинтересована в том, чтобы самец ее не бросил, самец — чтобы самка ему не изменяла. Тому и другому мешала принятая у самок приматов манера «рекламировать» овуляцию, то есть время, когда самка способна к зачатию. У самок шимпанзе можно просто по внешнему виду определить, способна ли самка сейчас к зачатию. Такая реклама выгодна, если социум организован как у шимпанзе. Но в обществе с преобладанием устойчивых парных связей самка не заинтересована в том, чтобы устраивать своему самцу долгие периоды воздержания. Опасно: вдруг кормить перестанет или вовсе к другой сбежит. Самке выгодно, чтобы самец вообще никак не мог определить, возможно ли в данный момент зачатие. Многие млекопитающие определяют это по запаху, но у ранних гоминид отбор способствовал редукции многих обонятельных рецепторов. Самцы с ухудшенным обонянием лучше кормили свою семью — и становились более желанными брачными партнерами.

Самец, со своей стороны, тоже не заинтересован в том, чтобы его самка рекламировала свою готовность к зачатию и создавала ненужный ажиотаж среди других самцов, особенно если сам он в это время находится «на промысле». Самки, скрывающие овуляцию, становились предпочтительными партнершами, потому что у них было меньше поводов для супружеских измен.

По мере укрепления парных связей предпочтения самок должны были сместиться от самых агрессивных и доминантных самцов к самым заботливым. У тех животных, у которых самцы не заботятся о семье, выбор самого сильного самца часто является для самки наилучшей стратегией. Отцовская забота о потомстве в корне меняет ситуацию. Теперь самке гораздо важнее, чтобы самец был надежным кормильцем. Внешние признаки агрессивности (например, крупные клыки) начинают не привлекать, а отталкивать самок. Самец с крупными клыками будет пытаться повысить свой репродуктивный успех силовыми методами, при помощи драк с другими самцами. Такие мужья выходят из моды, когда для выживания потомства необходим старательный и надежный муж-кормилец. Самки, выбирающие мужей-драчунов, выращивают меньше детенышей, чем те, кто выбрал неагрессивных работяг. В итоге самки начинают предпочитать самцов с маленькими клыками — и под действием полового отбора клыки уменьшаются.

В результате у наших предков сформировалось общество с пониженным уровнем внутригрупповой агрессии и повышенным уровнем эмоциональной привязанности брачных партнеров. Напомню, что у млекопитающих поведение регулируется эмоциями, именно на эмоции действует отбор и поэтому если мы говорим, что связи между самцом и самкой стали более устойчивыми, это значит, что они стали получать эмоциональное удовлетворение от этой связи, что им стало приятно быть вместе.

Снижение внутригрупповой агрессии создало предпосылки для развития эффективной кооперации. Отсюда нетрудно вывести последующее освоение потомками ардипитеков совершенно новых типов ресурсов — переход к питанию падалью в саванне. Это было рискованным делом, требующим высокого уровня кооперации самцов. Затем перешли и к коллективной охоте на крупную добычу. Последующее увеличение мозга и развитие каменной индустрии в модели Лавджоя предстает как побочное следствие того направления специализации, по которому пошли ранние гоминиды. Предки шимпанзе и горилл имели те же исходные возможности, но их «повело» по другому эволюционному маршруту. Они сделали ставку на силовое решение матримониальных проблем, и в итоге так и не стали разумными. Ранние гоминиды «избрали» нестандартное решение — моногамию, довольно редкую стратегию среди млекопитающих, — и это в конечном счете привело их к развитию разума.

Супружеские измены, конечно, были всегда. Самцу все равно выгодно соблазнять чужих жен и оставлять внебрачных детей. Ну а самкам выгодно изменять своим заботливым мужьям с умелыми соблазнителями чужих жен, потому что их сыновья унаследуют способности своих отцов, будут успешно соблазнять чужих жен, и у самки в итоге будет больше внуков. Должны были вырабатываться психологические и поведенческие адаптации для предотвращения измен (чувство ревности), а также адаптации для успешного и безопасного совершения этих измен. Отсюда – все драмы, любовные треугольники, запутанные клубки взаимоотношений, неисчерпаемый источник вдохновения для поэтов и писателей… И это, кстати, могло быть одним из важных стимулов для развития разума.

Промискуитетные отношения (шимпанзе) → спермовые войны → большие семенники, длинный пенис

Гаремы (гориллы, орангутанги) → нет спермовых войн, низкая вероятность измен у самок → маленькие семенники, маленький пенис

Социальная моногамия (гоминиды?) → нет спермовых войн, высокая вероятность измен у самок → маленькие семенники, огромный пенис.

Уменьшение клыков у самцов гоминид можно рассматривать как «феминизацию». Действительно, редукция характерного «мужского» обезьяньего признака сделала самцов гоминид больше похожими на самок.

Кроме феминизации, была еще одна важная тенденция. По форме черепа, структуре волосяного покрова, размеру челюстей и зубов человек больше похож на детенышей обезьян, чем на взрослых. Многие из нас надолго сохраняют любознательность и игривость — черты, свойственные большинству млекопитающих только в детстве, тогда как взрослые звери обычно угрюмы и нелюбопытны. Возможно, какую-то роль в эволюции человека сыграла неотения, или ювенилизация — задержка развития некоторых признаков, ведущая к сохранению детских черт у взрослых животных.

Есть косвенные генетические аргументы в пользу того, что в нашей эмоциональной сфере, в так называемой системе вознаграждения, действительно произошли важные перемены.

Показано, что люди отличаются от других обезьян несколькими мутациями в регуляторной области гена, кодирующего белок продинорфин. Продинорфин является предшественником (исходным материалом для производства) нескольких нейропептидов-эндорфинов, связанных с регуляцией эмоционального статуса и влияющих на поведение и формирование социальных связей. Эндорфины также называют эндогенными опиатами. Некоторые наркотики вызывают чувство эйфории как раз потому, что связываются с рецепторами эндорфинов.

При этом кодирующая часть гена (участок, в котором закодирована структура белка) у человека такая же, как у других обезьян. Естественный отбор исправно отсеивал все возникающие здесь изменения. Поэтому и сам продинорфин, и образующиеся из него нейропептиды — эндорфины — одинаковы у всех обезьян, включая человека. Изменилась только регуляторная область гена — участок, от строения которого зависит, в каких ситуациях данный ген будет включаться и выключаться и с какой интенсивностью он будет работать (то есть, в конечном итоге, сколько будет синтезироваться эндорфинов).

Оказалось, что замена «обезьяньего» регуляторного участка на «человеческий» приводит к увеличению синтеза продинорфина нервными клетками примерно на 20%. Может быть, эволюционный смысл этого генетического изменения состоял в увеличении количества эндорфинов, вырабатываемых клетками мозга?

В последние годы много внимания уделяется нейрологическим и нейрохимическим основам социального поведения и межличностных отношений. Самое поразительное открытие состоит в том, что у человека и других животных работают по сути дела одни и те же системы регуляции этих сложнейших форм поведения. У животных в центральной нервной системе существуют очень древние нейронные контуры, нейронные сети, специализирующиеся именно на управлении половым и социальным поведением. Важную роль в работе этих систем играют нейропептиды окситоцин и вазопрессин (или очень похожие на них, родственные им нейропептиды). И сами эти нейропептиды почти одинаковы у разных животных, и действуют они очень похоже. У всех животных они регулируют общественное и половое поведение, хотя конкретные механизмы их действия могут различаться у разных видов.

Таким образом, установлено активное участие дофаминэргической «системы вознаграждения» в формировании того психического состояния, которые мы называем любовью. Ясно также, что любовь — это не только чувство, переживание. Это еще и мотивация к активным действиям, направленным на формирование связи (эмоциональной или сексуальной) с объектом любви.

На этих результатах и было основано то нейробиологическое определение любви, которое я упоминал в начале лекции: «любовь – дофаминэргическая целеполагающая мотивация к формированию парных связей».

Нейробиологические исследования подтверждают, что любовь — нечто большее, чем «базовая эмоция». Она связана с определенными «высшими» когнитивными функциями. В частности, романтическая любовь включает в себя активность отделов коры, отвечающих за социальное познание (работу с информацией о других людях) и восприятие (образ) самого себя. В этом усматривают косвенное подтверждение психологических теорий, согласно которой любовь основана на желании расширить внутренний образ себя путем включения другого человека в этот образ.

Что будет, если обезьяну научить пользоваться деньгами...

http://www.nytimes.com/2005/06/05/magazine/monkey-business.htmlNY Times: Monkey Business

Еще одно доказательство того, что обезьяны не настолько сильно отличаются от людей: после того, как исследователи научили семь обезьян капуцинов пользоваться деньгами, те стали платить за секс.

Двое ученых из Йельского университета США (по профессиям экономист и психолог) решили научить обезьян пользоваться деньгами, кстати не они первые, кто проводил такие опыты над приматами, но суть не в этом. У них получилось то, что очередной раз подтвердило, что проституцию не зря называют древнейшей профессией.
Саму идею денег, как оказалось, могут воспринимать существа с крохотным объемом мозга и потребностями, весь мир которых ограничивался едой, сном и сексом, так думали до этого ученые. Хотя капуцины пользуются заслуженной репутацией как одни из наиболее сообразительных видов приматов Америки, в неволе они хорошо поддаются обучению.

"На первый взгляд, и в правду может показаться, что им в жизни больше ничего и не нужно. Вы можете кормить их конфетами весь день и они буду уходить и приходить, уходить и приходить за ними постоянно. Может показаться, что капуцины – ходячие желудки", – говорят ученые.

Американские биологи придумали для обезьян в вольере своеобразную «работу» и «универсальное поощрение» – деньги. Работа состояла в том, чтобы дергать рычаг с усилием в 8 килограммов. Значительное усилие для некрупных обезьян, для этих крох - малоприятный труд.

За каждый качок рычага обезьяна стала получать ветку винограда. Как только капуцины усвоили простое правило «работа = вознаграждение», им тут же ввели промежуточный агент – разноцветные пластмассовые кружочки. Вместо винограда они стали получать жетоны разного «номинала».

За белый жетон можно было купить у людей одну ветку винограда, за синий – две, за красный – стакан газировки и так далее. Вскоре обезьянье общество расслоилось. В нем возникли те же самые типы поведения, что и в человеческом сообществе. Появились трудоголики и лодыри, бандиты и накопители. Одна обезьяна умудрилась за 10 минут поднять рычаг 185 раз! Очень денег хотелось заработать. Кто-то предпочитал работе рэкет и отнимал у других. Но главное, что отметили экспериментаторы, - у обезьян проявились те черты характера, которые раннее не были заметны - жадность, жестокость и ярость в отстаивании своих денег, подозрительность друг к другу.

В продолжение изучения экономического поведения, обезьянкам дали горсти серебристых дисков (условных монет) и демонстрировали, что в обмен на монетку животное может получить что-то, обладающее реальной значимостью.

Спустя несколько месяцев капуцины научились покупать еду у человека – за кислое яблоко и кисть сладкого винограда просили одинаковое количество монет. Естественно, яблоки не пользовались успехом, а запасы винограда таяли. Но картина резко поменялась, когда цена на яблоки вдвое снизилась. После довольно долгого замешательства обезьяны решали практически полностью потратить свои монеты на яблоки. И только изредка позволяли себе полакомиться виноградом. Более того, в часы сытости обезьяны охотнее брали у биологов монетки, отдавая свой виноград.

В один из дней, когда все подопытные животные в общей клетке уже знали, что одни предметы стоят дороже, а другие дешевле, одна из обезьян проникла в отсек, где хранилась коммунальная касса и присвоила все монетки себе, отбиваясь от людей, пытавшихся отобрать у нее металлическую добычу. Так обезьяны совершили первое "ограбление банка".

Точку над экспериментом поставили сами обезьяны, когда капуцины открыли для себя феномен проституции. Молодой самец дал монетку самке. Ученые думали, влюбился и сделал подарок. Но не тут то было, «девочка» вступила за деньги с кавалером в половую связь, а затем пошла к окошку, за которым дежурили ученые, и купила у них несколько виноградин. Все остались довольны: и обезьяны, и ученые. Обезьяны освоили зачатки капитализма, а ученые защитили докторскую.

Информационно-обозревательный журнал ASARATOV